Стулья
Вова Б. сказал, что достанет мне стулья. Года полтора назад он предлагал мне купить двигатель для танка.
«Новый!» – подчеркивал Вова.9
Сегодня мы столкнулись случайно. На Вове были камуфляжные брюки, заправленные в берцы. Из ГАИ он давно уже ушел после одного досадного недоразумения. Он часто ездил слегка датый. И вот однажды стукнул в очередной раз машину какого-то очкарика на перекрестке. Вышел и стал брать его на горло, пинать ногой мятое крыло машины. Глотка у Вовы луженая, командирская. А очкарик возьми да и окажись ментом, полковником. Не повезло. С каждым может случиться. Убрали Вову из ГАИ, и вот с тех пор он служил прапорщиком на складе военной техники. Там уже до него все разворовали, оставался только двигатель для танка.
«Нет роста – жаловался Вова, разводя руками, – Нет перспектив»
Я кивал. В сущности, он прав, перспектив мало. Вова всегда тянулся к большему, как бы ощущая, что прапорщиком он стал случайно, по некому недоразумению. И я всегда считал, что совершенно случайно преподаю английский. Больше всего Вове нравилась компания интеллигентных людей. На нашем этаже в те давние времена их было немало.10
В ответ на Вовины сетования я пожаловался, что нигде не могу достать венских стульев. Он спросил, сколько мне нужно и потом задумался, глядя то вдаль, то на свои берцы. Спросил, есть ли у меня сто пятьдесят рублей. Я сказал, что есть, и мы сразу пошли в магазин. Потом зашли в арку, где раньше была редакция газеты. Вова отвинтил пробку, сделал несколько глотков и протянул мне. Я сказал, что не хочу, и Вова спрятал бутылку во внутренний карман пятнистой куртки. «Приходи вечером», – сказал он.
Я и не знал, что мы поедем с Вовой «грабить» милицию. Это был клуб им. Дзержинского. На проходной за тусклым пластиковым стеклом сидел перед телевизором скучающий Иванов. Тот самый бывший Вовин сослуживец, тоже уволенный из ГАИ по какому-то пустяку. Иванов всегда восхищался своим другом. Памятником этому восхищению долго был необыкновенной формы шрам на лбу Иванова. Однажды после долгого застолья – сначала в части, потом на детской площадке, Иванов никак не хотел расстаться с Вовой; шел за ним до самой квартиры в приподнятом настроении и что-то говорил, говорил, размахивая руками, пока Вова не захлопнул дверь перед его носом. Тогда Иванов посидел немного в коридоре на одном из тех ящиков, в которых жильцы хранили картошку и всякий хлам. Ему стало скучно, и он постучался к Вове. Вова открыл, увидел приятеля и послал его. Иванов снова посидел на ящике и снова соскучился без друга. Тогда он опять стал стучать в дверь. Вова долго не реагировал. Иванов стал беспокоиться, не случилось ли что-нибудь с товарищем. Он принялся стучать кулаком, потом ногой. Наконец, Вова открыл и сразу же ударил Иванову в лоб молотком для отбивки мяса. Иванов упал на спину. Дверь закрылась.
Теперь увидев друга, Иванов вскочил со стула и радостно бросился навстречу. Бренча ключами, повел нас по коридору. Я чуть задержался, чтобы убрать громкость телевизора. Иванов открыл одну створку высокой, тяжелой двери. Щелкнул выключателем. В пустом зале, в углу, как кости доисторических животных лежали стулья. Большей частью поломанные, с побелевшими от времени спинками и продавленными сиденьями. Но венские!
Выпили по такому случаю. Иванов, почесывал подбородок. С гордостью сообщил: «А я скоро в оперативники перехожу, надоело здесь, засиделся» «Не страшно?» – спросил его Вова. Но Иванов не почувствовал насмешки и ответил, что нет, ему не страшно. «У меня реакция отличная!» – сказал он. И даже изобразил, как он умеет выхватывать пистолет из кобуры. «Молодец», – похвалил его Вова на прощанье. Иванов обрадовался и хотел еще раз показать, но Вова остановил его: «Хватит! Еще пальнешь сдуру, знаю тебя…» Мы ушли.
Все хотят куда-нибудь уехать.11
Вообще, буквально все мечтают. И не едут, как правило. Денег нет, заботы не пускают, семья.… А так буквально все бы разъехались. Я с недавнего времени специально стал спрашивать у знакомых. Узнал много интересного. И для себя тоже выбрал. Я уеду на Тристан-да- Кунья. Остров. Аэропорта нет, регулярного пассажирского сообщения нет, преступности нет, сотовой связи нет, армии и полиции нет, налогов не платят. И климат не жаркий. Идеально. Столица – Эдинбург Семи Морей – поселок… (Вроде нашего Рыбачьего на Горностае) Так я раньше фантазировал. А теперь не поеду. Теперь у меня есть двадцать венских стульев из милиции и еще один, тот первый, что Лева подарил.
На радостях набрался храбрости и пригласил English Teacher Inga в кафе. Вот так, сходу! Удивилась, улыбнулась, отказала. Говорит, что у нее вечером йога. Фу ты – ну ты!
Сегодня утром видел двух стариков в одинаковых куртках, одинаковых фуражках-жериновках, одинаковых брюках и ботинках. Оба седые, кривоногие, как таксы и совершенно одинаковые на лицо – двойняшки. Старички – Чук и Гек.
После работы гулял по корабельной набережной. Было солнечно, вода отсвечивала масляным блеском.
В детстве я был торпедным катером. Не просто капитаном, а еще и двигателем, штурвалом, корпусом, торпедами, локатором, матросами, в общем – всем вместе. Ну и капитаном, конечно, тоже. Я думал, что когда вырасту, стану ракетным крейсером «Варяг», флагманом всего Тихоокеанского флота СССР. В кремовой офицерской рубашке и черном галстуке с медной запонкой я стоял в рубке у штурвала, я был гладко выбрит, уверен и спокоен, мне было весело, но я не показывал своего веселья из мужественности… Страшно подумать – что я есть теперь! — по своей прежней морской классификации. Буксир?.. Плашкоут?.. Вообще я пошел за клеем, надо купить несколько пачек ПВА. Свернув вверх на улицу Петра Великого, я неожиданно вспомнил свой сон про старый кинотеатр. Помнил, как вошел в вестибюль, как удивился, не увидев за окном моста, а дальше не мог вспомнить. Ведь было что-то дальше?..
Максимка не пришел. Звоню его маме, не берет трубку. Сижу. А мог бы лишний час поспать. Смотрел, как проходят мимо окна дворники, потом девочка выгуливала собаку. Трава на газоне еще зеленая. Цветы уже сожгло заморозком, торчат сухие. В доме напротив, меняют крышу. Новенькие листы жести ослепительно блестят. На второй урок приходит дотошная мамаша, ей хочется присутствовать. Она сидит в уголочке. «Не горбись! Следи за осанкой!» Девочка при ней, как натянутая струна. Не понимает того, что я объясняю. Я украдкой сравниваю их лица. Похожи, конечно. А разница не только в возрасте. В возрасте разница не главная. По матери видно, что она очень энергичная и вполне законченная дура. А девочка пока еще волшебно светлая, открытая… На третий индивидуальный урок приходят сразу двое мальчишек. Один перепутал время. Ну ладно, соглашаюсь я, в душе радуясь – сэкономлю потерянный с утра час. Но потом снова два «окна» подряд. Я опустил рольставни, запер дверь, снял ботинки. Лежал на столе, подложив под голову книги.12
Осматривал стулья, понял, что одним клеем тут не обойдешься. Купил еще наждачной бумаги, шурупов и лак.
Холодает. Люди одеваются теплее. Сегодня мне навстречу шел старик в хорошем, но уже обтрепанном пальто и роскошной ондатровой шапке, таких теперь уже не носят и не делают. А раньше такие шапки по зиме срывали. Дорогие. При социализме были дефицит. Я представил себе день, когда старик покупал себе эту шапку. Был еще не старый, просто солидный, выбирал вместе с женой, тоже солидной дамой. А дома у них была, скорее всего, «стенка» и какая-нибудь не простая, а какая-нибудь прибалтийская или польская и люстра хрустальная, и цветной телевизор «Рубин». Все обветшало, кануло, но шапка жива. Она блестит мехом и смотрится даже живее, чем лицо старика. Когда он умрет, шапка еще долго будет блестеть.
Сегодня первым пришел Дениска. Мальчик с усами. Он еще ничего не сделал. Только сел. И улыбался. А я уже подумал в сердцах что-то вроде: «О, боги! Что ждет эту юность?..» Начали с неправильных глаголов. Учим их полгода. Твердо знаем уже три штуки. Здоровая натура сопротивляется знаниям, цепляется за счастье неведенья… Ему бы в кавалерию определится, как раньше. Вышел бы толк. Я стал думать о гусарах и сам неожиданно сделал такой заход – взял и снова пригласил English teacher Inga в кафе. Это было дерзко. Я давно собирался. Я вообще не робок. Но тут как-то… даже не знаю. Словом, это казалось мне дерзко, хотя – что такого? Инга согласилась, но не сегодня. Говорит, удобнее на той неделе. Ну, хорошо… А я уже представил, что она сразу вот так согласиться и даже нервничал последние два урока в предвкушении.
Старички, бывает, и старухи, на огромных лэндкрузерах и лэндроверах степенно разворачиваются, отъезжая от парковки перед супермаркетом. А другие старички исследуют содержимое мусорных контейнеров за этим супермаркетом. Мне кажется, что вторые смотрят на первых без вражды, а первые на вторых без особого сострадания. Сильные эмоции вредны и тем и другим, в старости надо беречь сердце. И не на факт, что первые счастливее вторых.
